 |
«Под серпом и молотом» сборник рассказов и воспоминаний. Оглавление.
Notre-dame de la garde.
Вагон был полон рабочими, - было воскресенье.
Против меня сидел каменщик, длинный и худой, как Дон-Кихот, весь спеченный солнцем, морщинистый, заросший серой щетиной, испачканный известкой, въевшейся в его одежду, в рыжую обувь и в руки, и не спеша жевал, поочередно отрезая кривым ножичком то ломтик сизой тугой колбасы, то кусок белого хлеба. Все в нем было по-южному сухо, коряво, все жестко и грубо, - одни глаза, безразлично и устало смотревшие на меня, были кротки и укоризненны.
Остальные были молодежь, итальянцы и провансальцы. И все они, не смолкая ни на минуту, быстро и непонятно говорили, разражались хохотом и орали, громко шлепали друг друга. Они то и дело, кто в лес, кто по дрова, затягивали «Интернационал» или хором кричали: «а bas la guerre!» [2] - хотя никакой войны нигде не было и не предвиделось, - и залихватски свистали.
На остановке в Сэн-Рафаэле по вагону прошли с опущенными глазами две монахини, кланяясь и предлагая купить бумажный цветок и, в придачу к нему, взять маленькую картиночку-изображение Марсельской Божьей Матери Заступницы, Notre-Dame de la Garde. Как ровен и чист был прекрасный цвет их молодых, нежных лиц, оттененных черными капюшонами, как смиренны и девственны склоненные ресницы, как целомудренны прямо, аттически падающие линии черных ряс, подпоясанных длинно-висящим жгутом! Их встретили и проводили уханьем, визгом и мяуканьем. Я вышел вслед за ними, прошелся по платформе... Стены станции пестрели цветистыми плакатами античных руин, средневековых соборов; был тут автокар, полный туристов, поднимающийся по извилистой, идеально-живописной Альпийской дороге, был идеально-счастливый молодой человек, с открытой головой сидящий на руле в легкой и длинной машине, уносящей его к лазурному озеру, к идеально-светскому курорту... Солнце пронизывало листья дикого винограда, вьющегося по столбам платформы, делало зелень светлой и праздничной, и небо ярко, невинно и молодо синело меж их гирляндами... Я пошел в конец поезда, где прицепливали, по-видимому, пустой вагон, пришедший с ветки. В самом деле, он был почти пуст. Я вскочил в него и едва успел сесть, как поезд тронулся дальше.
В вагоне сидело только двое: удивительной полноты молодая женщина, возле которой пламенели две корзины с крупными томатами, а напротив нее - престранная для французского вагона фигура, одна из тех личностей, от которых уже давно отвык мой глаз: старичок-странник. Женщина, несмотря на полноту и черные усики, цвела красотой и тем избытком здоровья и великолепной, пурпурно-лиловой крови, которые встречаются, кажется, только в Провансе. А старичок был легонький, сухонький, с босыми, темно-желтыми от загара ножками, с редкими и длинными бесцветными волосами, в которых сквозил коричневый череп, в белом балахончике и с двумя белыми мешочками по бокам, надетыми крест-накрест: совсем бы русский старичок, если бы не тонкость и чистота черт лица. И он сидел и вслух, но так, точно в вагоне кроме него никого не было, читал. Он бегло, дружелюбно, спокойно взглянул на меня и продолжал читать:
- Seigneur, ayez pitie de nous!
- Jesus-Christ, ayez pitie de nous! [3]
Он читал то, что было напечатано на обороте картонки, которую вместе с бумажным цветком раздавали монахини: Litanies de Notre-Dame de la Garde [4]. Поезд гремел, но он читал ясно и с такой превосходной простотой произношения, что слышно было каждое слово. И так же, как это произношение, был прост и звук, выражение его голоса. Только все время голос его креп и все более приобретал убедительность, уверенность, что его слышат Те, к Кому обращался он.
- Pere celeste qui etes Dieu, ecoutez nous, - говорил он Богу почти так, как если бы он говорил: Monsieur le ministre, ecoutez moi [5], но именно почти так, то есть не совсем так. Он не умолял, он только почтительно просил, но все- таки с оттенком молитвы, обращения к Отцу Небесному:
- Espri Saint qui etes Dieu, ayez pitie de nous!
- Sainte Marie, Immaculee dans votre Conception, priez pour nous! [6]
Женщина отвернулась к жаркому окну, за которым шли сады и виллы Булюриса, - на глаза ее навернулись слезы. У меня по голове прошел легкий холодок... Да, да, ну пусть их нет, - Jesus-Christ, Pere celeste, Sainte Marie... Ведь все равно были, есть и вовеки будут чувства, коими эти литании созданы. Есть неистребимая и сладостная потребность покорности и даже унижения перед тем высшим, что мы имеем в себе самих, совокупностью чего наделяем мы смертного или Божество и чему мы поклоняемся, возвышая самих себя, поклоняясь, всему тому высшему, что есть в нас. Есть в нас некий Дух, неизменно и отлично от плоти чувствуемый нами - Sant Esprit qui est Dieu, нечто такое, что для нас непостижимо, что нам, смертным, кажется бессмертным, вечным. И есть, несомненно есть, в нашем порочном, человеческом непорочность как бы нечеловеческая, неизменно нас трогающая, восхищающая, - так как же может не восхищать Образ этой непорочности чистейший и совершеннейший, пусть даже опять-таки самими нами, в силу нашей горячей потребности, созданный? А старичок, замедляя голос, невольно возвышал его и говорил все проникновеннее:
- Sainte Marie, saluee par l'archange Gabriel, priez pour nous!
- Sainte Maria glorifiee dans vorte Assomption, priez pour nous! [7]
И торжественно и светло звучали слова: saluee, glori-fiee. Разве слова все одинаковы? Разве не живут они таинственнейшей и разнообразнейшей музыкой, жизнью?
Когда-то мне было странно французское обращение к Богу, к Божьей Матери, к Спасителю на вы, потому что еще чужда была Франция и мертв был язык католической церкви. Потом я не привык к этому обращению, но почувствовал в нем, в его галльском рыцарстве, какое-то особое очарование.
Старичок читал:
- Notre-Dame de Grace, priez pour nouse!
- Notre-Dame de la Garde, Reine et Patronne de Marseille, priez pour nous! [8] Reine et Patronne, Царица и Покровительница... Разве не великое счастье обладать чувством, что есть все-таки Кто-то, благостно и бескорыстно царствующий над этим Марселем, над его грешной и корыстной суетой и могущий стать на его защиту в беде, в опасности? И Кто эта Reine?
- Матерь господа нашего Иисуса, за грехи мира на кресте распятого, высшую скорбь земную приявшая, высшей славы земной и небесной удостоенная!
Я тоже взял у монахинь цветок и картинку. Теперь я вынул эту картинку и стал рассматривать: она была прелестна в своей наивности и традиционности, эта столь обычная, ремесленная статуя Богоматери, с Ее юным, благостным и спокойным Ликом, с маленькой короной на голове и большеглазым Младенцем, доверчиво простирающим к миру свои детские ручки с Ее рук, с Ее лона. И я вспомнил далекое счастливое время, когда я впервые видел эту статую в действительности: было весеннее утро, и высоко в бледно-голубом небе стояла Она, Rein de Marseille, недоступная земным горестям и волнениям, но неизменно к ним участливая, - реяла на высокой колокольне песочного цвета, издалека видной с путей морских, вознесенной на желтый каменистый пик над всей гаванью, над всем городом со всеми его предместьями и над всеми его нагими, пустынными окрестностями, говорящими уже о близости Испании. Я смотрел на картинку и мысленно повторял за старичком:
- Вы, Кто первая встречаете благословением прибывающих и последняя провожаете им отходящих...
- Неисчерпаемое сокровище наше...
- Никогда не оставляющая наши мольбы напрасными...
- Нами именуемая нашей Доброй Матерью...
- Покровительница рыбаков и корабельщиков...
- Верный путеводитель проповедующих Слово Божие язычникам...
- Охраняющая в битвах наших воинов...
- В чье святилище входим мы с такой радостью...
- Благодатная Звезда морей...
- Маяк Блистающий, указующий нам среди бурь гавань спокойную...
- Вы, на руках своих несущая Повелителя ветров и бурных волн...
- Это хорошо, не правда ли? - прерывая чтение, обратился ко мне старичок так, точно мы были всю жизнь знакомы.
- Очень хорошо, - ответил я от всей души.
Он это почувствовал и спросил, как добрый учитель понятливого школьника:
- А почему?
И тотчас же ответил сам:
- Потому, что здесь выражается все самое прекрасное, что есть в человеческой душе.
- Да, - сказал я. - И нет казни достойной для того, кто посягает хотя бы вот на такие картинки.
Он поглядел на меня, подумал.
- Вы англичанин? - спросил он.
- Нет, русский.
Он легонько улыбнулся.
- Да, конечно, не англичанин. Я так и думал. Англичане никогда не сидят, например, в вагоне просто, ничего не делая: или пристально смотрят в окно, точно изучая что-то, или читают... Ну, да, вы русский. И я знаю, сколько страданий и гонений терпит теперь Россия...
И, опять подумав, помедлив немного, стал дочитывать:
- Утешительница скорбных душ и прибежище бедных рыбаков...
- Посредница милосердная между небом и нами...
- Надежда наша в жизни и сопутница в час смертный...
- Бдящая над колыбелью нашей и благословляющая нашу могилу...
- Царица земли и небес, молитесь за нас!
И он перекрестился, вздохнул и просто и убежденно сказал, пряча картинку за пазуху:
- C'est tres bon, ca! [9]
- Ah oui [10], - прошептала полная женщина с застенчивой улыбкой сквозь сиявшие на глазах слезы, - notre berceau et notr tombe... [11]
За окном слепило солнце и море. Был туннель, грохот, тьма и вонь каменного угля, потом блеск, лазурь, свежесть морского воздуха, красно-лиловые скалы и синие, синие заливы... Вдруг раздался треск и сверкнули брызги стекла, - вдребезги рассыпалась бутылка, вылетевшая из окна и ловко угодившая в телеграфный столб...
Это забавлялась молодежь.
Приморские Альпы, 1925 [1] Божья Матерь Заступница (франц.).
[2] долой войну! (франц.).
[3] Господи, помилуй нас! – Иисус Христос, помилуй нас! (франц.).
[4] Прошения молитвенные к Божьей Матери Заступнице (франц.).
[5] Отче небесный, сущий Боже, услыши нас… Господин министр, слушайте меня (франц.).
[6] Дух святой, сущий Бог, помилуй нас! – Пресвятая Мария, пречистая в зачатии Таоем, моли о нас! (франц.).
[7] Пресвятая Мария, вознесением прославленная, моли о нас! - Пресвятая Мария, архангелом Гавриилом приветствуемая, моли о нас! (франц.)
[8] Благодатная Владычице, моли о нас! - Божья Матерь Заступница, Царица и Покровительница Марселя, моли о нас! (франц.).
[9] Это очень хорошо! (франц.).
[10] О, да! (франц.).
[11] наша колыбель и наша могила... (франц.).
«Под серпом и молотом» сборник рассказов и воспоминаний. Оглавление.
|
